Му-хе-хе...

[spirity-fly]

Я попрошу заядлых яойщиц и яойщиков не смотреть и не читать>.<
Нет там ничего такого сильно слэшевого - а уж кто не играл и не знает персонажей, тому вообще... сама невинность О=)

Название: Собутыльник
Автор: Spirity
Фэндом: Neverwinter Nights 2
Персонажи: Бишоп, Касавир и массовка
Рейтинг: PG-13
Жанры: Фэнтези, Слэш (точнее, намеки на него)
Статус: в процессе написания
Описание: Самый обычный день, в самой обычной таверне, самой обычной Крепости-на-Перекре­стке.
Клянусь правой рукой Тира!х)
Публикация на других ресурсах:
не хочу. не нужно никуда таскать.
Примечания автора:


Благодарю Дориану Брейн, за все)

Глава 1

Глава 1.

«А наш лидер получил «в подарок» от лорда Нашера Крепость-на-Перекрестке, а в придачу еще и известность и уважение в высших кругах окружения милорда. Ах да, и, конечно, теперь с ее мордашки не сползает это самодовольное выражение – ей явно нравится весь этот фарс и наигранная величественность, эти громогласные тосты уже почти пьяных, с позволения их так называть, солдат. Может, другие и не заметили, но я-то видел, как новая хозяйка почти разрушенной крепости неторопливо обходила свои владения. Этот ее горящий взгляд, та жадность, с которой она обследовала каждый кусочек этого жалкого места, каждый камень, каждую травинку… Так и хотелось содрать это выражение с ее миленького личика.
Но, конечно, ее верный песик никогда не позволит мне этого сделать…»
Следопыт бросил косой взгляд в сторону праздновавших, рыская по лицам, в поиске самого ненавистного из них.
Сегодня Бишоп уселся в самый дальний угол таверны, – хоть и обычно не любил быть на виду – в одиночку допивая вот уже… которую там кружку эля? Вон их, пустых, уже места на столе не хватает. Увидь их капитанша этот натюрморт, и вход ему сюда был бы заказан. Но нынче повод был, и все ополчение Крепости каким-то образом смогло втиснуться в эту маленькую и, к сожалению, единственную на всю округу, забегаловку.
Он не любил такие сборища. Он вообще предпочитал проводить время в одиночестве, на крайний случай – в обнимку с теплым женским телом. Можно даже с двумя.
Но никак не в обществе сорока пьяных и немытых мужиков, слишком шумного дворфа, тиффлинга и разгуливающей по столам не менее пьяной лидерши. Быть может, ее можно было бы позвать на свой стол, если бы сейчас его сверлил проницательный взгляд светлых глаз. Но, увы и ах, никто не собирался его осуждать за слишком своевольный нрав – а без этого его выходки становились уже не такими интересными.
Бишоп вновь окинул взглядом таверну, и, опустив ладонь на грызущего подле него кости, волка, протянул:
— А где же наш праведник?
Ну, помянешь чер… эм, святого – вот и он.
В глазах, так привыкших к приятному мраку, на мгновение потемнело, когда с другого конца таверны сверкнул холодный блик доспехов. И обладатель их, такой же холодный и непреступный, сидел в гордом одиночестве, уткнувшись взглядом в содержимое своей кружки, и о чем-то хмурясь. Следопыт замер, словно пес, почуявший кролика, и мягко улыбнулся, уже предвкушая грядущее веселье. И так все дерьмово – хоть с паладином побалакает. Ему доставляло особое удовольствие видеть, как этот праведник выходит из себя, стоит лишь Бишопу заикнуться – в такие моменты, люди показывают свою истинную личину, и такие моменты Бишоп ой как любил. А уж вывести из себя Касавира – дело святое. Поэтому следопыт, шумно опустив ноги со стола на пол, направился к паладину, слегка дрейфуя, но, тем не менее, ловко уворачиваясь от летящих людей и предметов.
Касавир его не видел. Он не видел ничего, кроме багровой жидкости, плещущейся в стакане. Ему было совсем не по вкусу и это вино, и эта пьянка, и выходки осмелевшей лидерши. Пускай он и поклялся оберегать ее от того сброда, что она так радушно впустила в свое окружение, но как уберечь, если она сама опустилась до уровня этого самого сброда? Хотя, и это будет не совсем точным – сейчас она возвышалась над ними, но, увы, всего на метр. Погруженный в свои думы, Касавир и не заметил, как самый ярый представитель «низшего сорта» направлялся к нему, и сейчас плюхнулся на скамью рядом.
Бишоп сделал приличный глоток из своей кружки, крикнул, чтобы им к столу подали по бочонку вина и эля, и, вальяжно забросив руку паладину на плечо, произнес, слегка растягивая слова:
— Я вижу, ты недоволен, паладин, — обдал он Касавира перегаром. – Ну, что же ты? Гляди, как все рады, — он обвел кулаком, с зажатой в нем кружкой, зал. – И даже наша леди позволила себе расслабиться.
Касавир молчал, лишь чуть незаметно сдвинув брови. Чего он хочет? Нельзя идти на поводу у этого человека. Нельзя поддаваться соблазну выхватить и молот и…
Паладин с трудом отогнал внезапное наваждение, сбросил руку следопыта со своего плеча и сделал вид, что не заметил Бишопа.
Но следопыт не отлипал.
— Ну же, выпей, — не унимался он, пододвигая паладину кружку. – Черт знает, что на меня нашло, но я чертовски дружелюбен сегодня. Да не смотри ты так, думаешь, хочу тебя отравить или что-то в этом роде? Боюсь, что наш капитан мне голову оторвет за потерю такой боевой единицы…
— Ее сюда не приплетай, — моментально парировал Касавир.
А это было ожидаемо. К гадалке не ходи, а Бишоп точно знал, чем следует выуживать паладина из его панциря. Следопыт хитро оскалился, пихнув кружку в руки Касавира.
— Ах, ну конечно. Чтобы я? Никогда. Хочу лишь предложить выпить за здоровье нашего прекрасного лидера. Ты ведь не откажешь мне в этой услуге?
Касавир вновь не ответил, лишь поджав в неодобрении губы. Но, тем не менее, кружку осушил залпом, и тут же получил добавки. Ну, хоть пить он умеет!
Следопыт сунул своему новоявленному собутыльнику вторую, уже в наглую навалившись на него, словно на своего старого приятеля, и занес руку со своей кружкой в воздух, громогласно объявив всей таверне:
— За нашу юную леди, что дала нам крышу над головой. За капитана!
Толпа одобрительно зашумела, подняв в воздух различные по размеру и содержанию емкости, где-то среди них что-то гаркнул Келгар; Нишка, не ожидавшая такого, выронила из рук только что стянутый у дворфа мешочек. Бишоп стукнулся своей кружкой о кружку Касавира; паладин же попросту вновь залпом опрокинул содержимое в себя, надеясь, что таким образом сможет избавиться от неприятного общества в небритом лице Бишопа.
Как бы не так!
Следопыт обнял его, словно старого приятеля, мурлыча под нос какую-то незатейливую мелодию, при этом можно было услышать через раз, как он бормотал что-то о «крепкой мужской дружбе» и «а с элем на подбородке ты кажешься куда симпатичнее». Но паладин ни одного из его мнений не разделял.
— Кончай ломать комедию. Чего ты хочешь, Бишоп?
Казалось, следопыт действительно удивился этому вопросу.
— Я? Ломаю комедию? Да неуже-е-ели… Нет, конечно, если ответить на твой второй вопрос, то я был бы не прочь оказаться в компании более женственной, чем сейчас. И, желательно, чтобы количество участников в ней сократилось до двух. Но, увы, — он горестно вздохнул, обвел глазами зал, задержавшись на скачущей на столе капитанше, чуть заметно облизнулся.
Уже этого было достаточно, чтобы паладин напрягся. Ему не нужно было все разъяснять на пальцах, он и так понимал этот прозрачный намек следопыта. Касавир попытался спихнуть вконец обнаглевшего Бишопа, но тот лишь сильнее обхватил его за шею, похлопав по плечу.
— Ну что ты, в самом деле, как маленький? – голос Бишопа снизился на два тона, и теперь звучал не так невинно, но зато более отчетливо. – Неужели сам не думаешь об этом? Можешь, конечно, продолжать строить из себя благородного пр-р-рынца, но передо мной-то не нужно переигрывать.
Следопыт склонился ниже, так, чтобы теперь его слышал только паладин.
— А ты, оказывается, еще больший лицемер, чем я, — он пьяненько захихикал. – Ну, и какого жить, и убеждать себя, что ты чист и свят?
Касавир чувствовал, как внутри него поднимается буря. Уж если говорить начистоту, то этот человек, что сейчас так доверчиво жмется к нему, обливая его плечо содержимым своей кружки, был последним, кого паладин желал бы знать. С первого взгляда можно было понять, что следопыта не интересует ничего, кроме себя самого. Он — его полная противоположность, в них нет ничего общего, ни во внешности, ни в душе. А кто-то ведь однажды сказал, что противоположности притягиваются… Брехня! Они будут сталкиваться вновь и вновь, пока не останется лишь один. Или пока не разорвут друг друга на части.
— Я не доверяю тебе. Ты человек, не имеющий никакого представления о чести и совести. Уверен, ты бы и душу продал всего за пару монет.
Бишоп рассмеялся.
— И ты готов продать ее – всего лишь за любовь. Думаешь, это будет равноценная сделка? Что ж, по крайней мере, моя доля хоть чего-то стоит! И на нее я могу купить любовь любой другой – довольно честно, не правда ли?
— Я и не думал, что ты поймешь. У нас разные представления о любви.
— Разные? Не думаю…
Бишоп сделал приличный глоток из кружки, чувствуя, что скоро наступит предел его трезвости. Заметив, что кружка у паладина пуста, следопыт поспешил наполнить ее до краев, не забыв подлить и себе.
— Просто, если говорить о сделках, то… Нужно рассматривать все предложения. И если ты спросишь меня, то я бы выбрал то, за которое я получу максимум пользы по минимальным затратам.
— Я тебя не спрашиваю, — процедил Касавир, уже с трудом держа себя в руках.
— Главное при этом, чтобы обе стороны остались довольны, — как ни в чем не бывало, продолжал Бишоп. – Знаешь, не хотелось бы потом скрываться по лесам, или поджидать подходящий момент, чтобы раз и навсегда отделаться от облапошенного дурачка… У меня, кстати, есть предложение, могущее удовлетворить нас обоих…
— Я не доверяю тебе, Бишоп.
— Да что ты заладил?! «Не доверяю» да «не доверяю»… Тьфу, противно! Может, поговорим о доверии, а заодно и твоей верности Невервинтеру? Ему ты тоже клялся в верности, как и ей?
Не найдя более подходящее успокоительное, паладин припал к своей кружке, а Бишоп, заметив как вытянулось лицо его собутыльника, поспешил сменить тему.
— Скажи, ведь совсем неплохо утопить свою печаль в вине, не так ли? Как не старайся, а большее, на что ты можешь надеяться, так это на снисходительную улыбку вон той пьянющей дамы, что распевает сейчас неприличные песенки на всю таверну.
Паладин молчал. А что ответить? Как не крути, а следопыт был все же прав. Но нет, лучше вломиться в одиночку в логово троллей, чем согласиться с ним!
А Бишоп гнул свое:
— Разве ты не чувствуешь себя одиноким? Я знаю, между нами были распри, но почему бы сейчас не забыть о всех несогласиях, и просто поговорить, как старые добрые друзья. Ты ведь не против? Ведь иногда так хочется излить кому-то душу…
Касавир молча отпил из своей кружки. У него самого сейчас голова слегка кружилась, да и воспринимать окружение было гораздо сложнее, но, тем не менее, он сделал над собой усилие, сфокусировал взгляд на Бишопе. Странно, но он сейчас смотрел словно на другого человека – ничего от того следопыта, которого он знал. Можно сказать, он даже сейчас казался Касавиру по-своему симпатичен.
А следопыт, опустошив свою кружку одним глотком, качнулся в его сторону, повиснув у паладина на шее, и, хрипло посмеиваясь, прошептал на ухо:
— Больно, не правда ли? Одиноко… Хочется, чтобы кто-то утешил твою страдающую светлую душу. Признайся в этом, праведник.
Сейчас он словно змей: искушает красивыми словами, подталкивает на непоправимый поступок. Знать бы только, на какой именно! Хотя предположений было масса. И в затуманенном разуме паладина, словно слышен голос издалека: «А почему бы и нет?»
— Нам обоим ничего не светит. Она использует нас, словно мулов, словно живые щиты, прикрывается за нашими широкими спинами. Она тащит нас за собой, куда бы ей ни потребовалось, улыбается, шепчет проникновенные речи. А мы привязаны к ней, крепче, чем козы на веревках; оборвать можно только вместе с жизнью. Разве твоя любовь того стоит? Разве она вообще стоит наших усилий?
И свет в таверне, и пляшущие тени – все стало сглаживаться, меркнуть, смешиваться между собой в одно расплывчатое масляное пятно. Следопыт все подливал и подливал вино, не прекращая говорить: то говорил вполне трезво и ясно, то вдруг бормотал и смеялся, что можно было различить лишь обрывки фраз, то опускался до шепота, склоняясь ближе к захмелевшему паладину, словно боялся, что их могут услышать.
А Касавир молчал и слушал, лишь тихонько хмурясь и заливая бунтующие внутри чувства вином. И чем больше он пил, тем больше соглашался с обнявшим его следопытом.
— Мы жертвы, понимаешь? – Бишоп драматически возвел глаза к потолку, и чуть не свалился со скамьи, ухватившись всеми четырьмя за паладина. – Невинные овечки, которым только и нужно, что доброе слово да ласка, да теплая кровать, да сытный ужин. А она, — он сделал особое ударение на последнее слово, стукнув кулаком по столу. – Волчица в овечьей шкуре! Вся такая белая и пушистая… Как и все женщины.
Следопыт вздохнул, отпил вина, и вновь склонился к паладину, положив ему подбородок на плечо.
— Не верь пушистым – сожрут тебя первым, — буркнул он и умолк. О чем-то поразмышлял, разглядывая морщинки в уголках глаз Касавира. Вздохнул. Хлопнул его по плечу. – Верно я говорю?
— Верно, — едва слышно отозвался тот.
Великий Тир! Знал ли он, что когда-нибудь согласиться с ненавистным ему врагом? Вот так будет сидеть, выпивать, выслушивать как тот сетует на несправедливую судьбу и злобное начальство, и мысленно поддакивать, лишь изредка вставляя слово или два? Теперь уже ему казалось, что этот лучник не так уж и плох. Аргх, чертово вино!
— Что-то ты совсем затих, — следопыт похлопал его по плечу. – Неплохо бы сейчас поплакаться на женской груди, верно? Да подходящей, что-то, не видать.
Паладин выдохнул, чуть склонился вперед, подперев щеку одной рукой, и бросил косой взгляд на Бишопа.
— Ничего святого нет… Неужели для тебя так важно физическое удовольствие, что совсем не волнует ее душа?
— Чья? – не понял следопыт.
— Женщины, конечны. Своя душа, в конце концов. Ведь ей также нужен покой и отдых, как и телу. А его можно найти только в союзе с родственной душой.
— И как себе ты это представляешь? Уединившись в самой дальней комнатке борделя, начать беседу о высоком? Смех, да и только… Ты сам бы, получив слова любви в ответ от этой… женщины, предложил бы ей всю ночь поговорить о возвышенном? – Бишоп хмыкнул. — Скорее, единил бы ваши души до самого утра.
Паладин засопел, мгновенно рассвирепев.
— Не нужно злиться. В конце концов, я не девица – не нужно мне плести проникновенные речи. Живу, ради чего хочу, а уж о душах поговорим после смерти. Хотя, признаюсь, сейчас моя душа… как это говорится красиво? Полна радости и покоя.
Бишоп самодовольно оглядел рассеянное лицо Касавира, подумав, что в этот раз он не солгал. Ему и впрямь было вполне уютно в обществе этого… этого праведника. Так можно было бы просидеть хоть всю ночь, лишь бы вино не кончалось. И пусть его бесил этот проницательный взгляд голубых глаз, но в них теперь плескалась хмель, без того былого осуждения, которое он видел в них всегда – а еще было бесконечно весело видеть, как святой паладин опускается до уровня пьяницы.
— Так мы не договорили. Тебе интересно мое предложение?
— Я же сказал тебе – ни о каких сделках с тобой даже и речи быть не может.
— Неужели даже неинтересно узнать? – Бишоп оскалился, глаза его хаотично забегали. Он взволновано облизнул губы.
— Н-нет.
На этот раз, голос Касавира прозвучал менее уверенно. В частности от того, что та его часть, что он так упорно подавлял бдениями, тренировками и молитвами Тиру, сейчас по приоритетности стояла почти наравне с его принципами. «Кыш, искусительница!» — попытался отогнать ее паладин. Настойчивый голос в его голове умолк, но желание узнать, что же там задумал Бишоп, это не отбило.
Для многих паладины кажутся чересчур зацикленными, «правильными». «Фанатики!» — кричат они, и крутят пальцем у виска. Но злиться на это, и винить людей в этом не стоит – быть может, даже к лучшему, что многие не знают всех тягост жизни верующих воинов, рыцарей света – или как там их еще называют? Сложно ли бороться против зла? Как бы ни были страшны сказки о Героях, а зло не самая большая проблема. Бороться с самим с собой куда сложнее. Идти в разрез со своими собственными желаниями и целями, пожертвовать свой разум и тело на служение людям, на служение богам… Как сложно следовать по этому пути! Пусть он освещен верой, но так страшно ослепнуть от этого света и оступиться. И как легко свалиться во тьму, с этой огромной высоты, разбив свои священные крылья. А хватит лишь маленького камешка на дороге, чтобы упасть.
И в этом есть проблема. Пусть все молитвы и законы заучены наизусть, и пусть не раз проверен богами, но стоит лишь забыться и пренебречь – и маленький камень в момент превратиться в огромную стену. Которую уже не перепрыгнуть.
Пока паладин сопротивлялся неведомым соблазнам, Бишоп уже сам все решил за него. Он наклонился к его уху, нервно постукивая пальцами по сверкающим наплечникам, и сбивчиво, торопливо зашептал паладину. Говорил взволновано и быстро, время от времени косился на празднующих, будто боясь, что их заметят или услышат. И даже дышал часто и глубоко, словно задыхался от переполняемого его наваждения.
— Тебе точно понравится моя идея, поверь…
О чем говорил следопыт, Касавир понял лишь тогда, когда почувствовал на своих гладких щеках колючее и влажное прикосновение. В мгновение ока он оказался на ногах.
— Ты пьян! – рассержено воскликнул он, и твердым шагом направился к выходу.
Даже когда за паладином хлопнула дверь, Бишоп еще долго не мог прекратить смеяться над его ярким румянцем и смущенно опущенным взглядом.

Глава 2

Глава 2

Когда еще на светлом голубом небе показались бледные очертания луны, лидер отряда, что неспешно пробирался через густой лес, решила объявить привал. Это сообщение было воспринято вполне прохладно: торопиться им особо было некуда, тропа была безлюдна и безопасна, а мелкие разбойники, что могли разве что мимоходом пробегать (что ни говори, а местные патрули справлялись отлично), вряд ли решатся напасть на такую разношерстную, и крайне охочую до драк, компанию.
Неторопливо развели костер, натаскали воды. Гробнар тут же плюхнулся на землю, настраивая свою лютню, и начал очередную длинную и «увлекательную» историю одного из периодов своей гномьей жизни. Желтоглазый следопыт, хитро ухмыляясь, присвистнул серому волку, и оба скрылись из виду, но уже довольно скоро вышли к костру, таща по земле пойманный ими трофей – молодую олениху.
Когда в лесу, наконец, воцарилась ночь, группа путешественников уже вовсю пировала, бурно обсуждая свои дальнейшие планы, смеясь над препираниями Келгара и Нишки, и дружно уговаривая Элани выпить «ну хоть стаканчичек этого пакостного эля».
Следопыт сидел чуть поодаль, все так же ухмыляясь, и хитро щурясь, словно кот, стащивший сало; время от времени посмеивался, услышав очередной эмоциональный ответ друидки из Круга, почему же не стоит пить, наполненный возвышенными метафорами и хитро закрученными эпитетами. Ей-богу, да паладин и Сэнд ей просто в подметки не годятся!
Ну, что касается самовлюбленного эльфа, так тот, к своему неудовольствию, был посажен между Келгаром (которого он не особо любил) и Карой (которую он совсем не любил), а вот верный служитель Тира, почему-то вновь оказался по боку.
«И что ж ему не сидится рядом со своей богиней?» — подумал Бишоп, самодовольно отметив при этом, что за сегодняшний вечер был обласкан раз сто этой самой богиней. Уж не усомнился ли паладин в святости своей красавицы?
«А может», — подсказывал ему насмешливый внутренний голос. – «Ему теперь выгоднее твое предложение?»
Бишоп не смог сдержать улыбку. Каждый раз, вспоминая тот веселый вечер в таверне Крепости-на-Перекрестке, внутри него разворачивалось огромное и пушистое животное, которое довольно урчало, во всех подробностях вспоминая каждое мгновение, проведенное рядом с пьяным Касавиром. Что не говори, а уговаривать праведника на всякие гадости оказалось и впрямь веселым занятием!
С того вечера в крепости прошло без малого неделя, а паладин за это время еще ни разу не сделал ему, Бишопу, замечание. Более того: он словно сквозь землю провалился, к огромному неудовольствию следопыта, каждый раз неожиданно появлялся и бесследно исчезал. Касавир явно избегал его, и даже когда Бишоп в очередной раз подкатывал к капитану, он не появлялся из-за угла, сжимая в руках свой молот.
«Что же это, в самом деле, такое?!» — возмущался Бишоп. Паладин стал неотъемлемой частью его жизни, не было и дня, чтобы он не встречал на своем пути его залитую светом фигуру. Да, он был слишком правильным, слишком непреклонным в своих действиях. Но почему-то – и это тяжело признать – без него было… скучно. Скучно язвить леди-капитану. Скучно издеваться над Гробнаром. Скучно высмеивать своих спутников и подбивать их на драку.
И все потому, что никто его не останавливает. Никто не поджимает тонкие губы и не сверлит его осуждающим взглядом. Никто.
Следопыт резко опрокидывает в себя мутное содержимое бутыли, злобно зыркая в сторону Касавира. Вот он, голубчик, сидит, устремив немигающий взгляд в костер, будто не замечает ничего вокруг. Паладин, как это бывает, мало эмоционален внешне, но Бишоп уже научился угадывать по этому беспристрастному лицу, что же бушует у него на сердце. А сейчас Касавира мучали тяжкие думы.
Он вглядывался в извивающийся огонь, время от времени то хмурился, то удивленно вскидывал брови, будто вел неслышимую борьбу с самим собой. Хохочущий Келгар протянул ему кружку, и паладин принял ее, даже не глянув на дворфа – только сделал глоток, и вздохнул, рассеяно почесав щеку.
Он вынырнул из своих размышлений только когда следопыт оказался уже рядом с ним.
В какой-то степени, Бишоп чувствует удовольствие от реакции Касавира: мелькнувший в голубых глазах страх, тут же сменившийся враждебностью и настороженностью, и это неуловимое движение руки – можно сказать, это льстит. Не обращая внимания на напрягшегося паладина, Бишоп присаживается рядом, на всякий случай, держась на небольшом расстоянии, и, словно не замечая его, вновь поглощает остатки своего пойла.
— Мне странно видеть тебя в таком состоянии.
Касавир притворился, что не слышит, но Бишоп был готов поклясться, что видел, как дернулась его верхняя губа. Когда стало ясно, что ответа уже не последует, он, откупорив вторую бутыль, блаженно протянул:
— Кажется, в твоих услугах больше не нуждаются? Не волнуйся. Иногда даже добротных шавок выкидывают со двора пинком под зад, когда те начинают слишком надоедать…
Касавир вскочил – в какой-то миг, Бишопу почудилось, что сейчас ему снесут голову одним ударом здоровенного молота. Но паладин прошествовал по другую сторону костра, сев ближе к надрывающему глотку гному.
Что за?..
Следопыт со злостью запустил пустую бутылку поверх голов, с хмурым удовлетворением услышав звон разбившегося стекла. Нишка, в последний момент успевшая увернуться от снаряда, возмущенно окликнула его; Элани тут же пустилась в объяснения, чем же плохи валяющиеся в лесу осколки и как сильно могут от них пострадать животные. Бишоп не ответил – он, как и паладин всего минуту назад, уставился в огонь, лихорадочно соображая.
Итак, его проигнорировали. Ужаснее всего было то, что данное явление стало случаться с ним все чаще: в таверне, когда он требовал еще выпивки, в прекрасном доме не менее прекрасной мадам Офалы, когда слово нарочно все более-менее симпатичные куртизанки разбегались по комнаткам с какими-то личностями. Последняя утеха – сброд Крепости-на-Перекрестке, так и те уже смирились с его обществом, и никак не хотели реагировать на его провокации.
Но всегда был запасной вариант – якобы святой и невинный паладин. Кажется, об этой его тайне, пятнавшей репутацию светлого рыцаря, знал только Бишоп. Можно было бы конечно растрепать о темном прошлом Касавира лидеру, но это было бы уже неинтересно. Потому что больше всего на свете, следопыту нравилось видеть страх и ненависть в глазах паладина, чувствовать его беспомощностью и слабость в такие моменты. Знать, чего он страшится больше всего, и каждый раз напоминать ему об этом страхе. Это было его развлечение, его личная игрушка, пусть и опасная. Ведь так приятно иногда самому дергать за ниточки, а не быть покорной слугой.
И сейчас, из-за того, что он не сдержался тогда, в таверне, он лишился этой привилегии.
Бишоп фыркнул, поперхнувшись элем, и потрепал Карнвира за холку. Можно подумать, его может расстроить такая глупость! Лишился – и ладно, одной мерзкой рожей меньше будет мелькать перед глазами. Никто ему не нужен, он сам по себе. И только волк ему верный товарищ.
«Товарищ – слово-то какое! Все они сейчас друзья, а как грянет гром – разбегутся по своим дворам».
Они не доверяют ему – что ж, он и сам их не жалует. Это сейчас они кажутся одной дружной, слаженной командой, но следопыт был уверен, что это ненадолго. Тьма все сильнее сгущалась над Побережьем Мечей, и будущее неотвратимо приближалось к ним. Другое дело, кто выживет в нем?
Он-то уж точно. Да будь они хоть сто раз товарищами, а победитель уже назван самой судьбой, и Бишоп не собирается становиться проигравшим. Просто нужно время, чтобы они сами это поняли. И, если ты не дурак, то сбежишь с этого прогнившего корабля раньше, чем он начнет тонуть.
Но это все еще впереди. А пока…
Пока он может продолжать наслаждаться своей свободой. Бесплатным элем, теплой кроватью, и, каким-никаким, а все же, обществом.
Бишоп фыркнул – впрочем, его никто не услышал, — и поднял глаза на паладина. К своему удивлению, оказалось, что Касавир пристально следит за каждым его движением. Безо всякой враждебности – просто, как смотрят на необычную безделушку на рынке, можно сказать, даже с каким-то любопытством.
Но еще удивительнее было то, что он не отвел глаз, не отвернулся, как только следопыт поймал его взгляд – просто чуть склонил голову в бок, прищурившись, и будто прикидывая что-то в уме.
«Чертов, чертов паладин!» — в сердцах проклинал его Бишоп, а на деле губы сами растянулись в усмешке.
А птенчик, кажется, созрел.
Следопыт тут же предпринял еще одну попытку завязать разговор, вновь пересек полянку, усевшись недалеко от Касавира, прихватив по пути пару запылившихся бутылок. Одну из них он тут же протянул паладину.
В ответ на этот жест, Касавир наградил его взглядом, полным презрения, но взять бутыль все же не решался.
— Не боись, — Бишоп ядовито улыбнулся, обнажив клыки. – Не съем.
Было ли это хорошим ходом или не очень, непонятно, но это помогло – Касавир взял бутылку, хоть все еще и смотрел на следопыта с недоверием, и тут же откупорил ее.
— Теперь другое дело, — понизил голос Бишоп.
Он с наслаждением припал к своей бутыли, и оторваться смог только тогда, когда в ней ничего не осталось. Бишоп глянул на своего собутыльника – у того и половины не выпито, и он вновь сидел хмурый и непреступный. Нет, так не пойдет!
— Ну же.
Касавир поднял брови, переведя взгляд на Бишопа.
— Пей! – пояснил тот.
— Я смогу обойтись без твоих приказов.
— Я не ослышался? – следопыт придвинулся ближе, фыркнув мужчине прямо в лицо. – Наш господин соизволил снизойти до разговора с простым смертным?
Паладин резко отвернулся, сделав вид, что интересуется соревнованием между Келгаром и Нишкой под названием: «Кто ругается искуснее».
— Не говори глупостей, — раздраженно произнес он. – Это я должен быть удивлен.
Бишоп ущипнул себя за небритую щеку. Не помогло – перед ним все так же сидел Касавир, в своих сияющих доспехах, темноволосый и ясноглазый. Кажется, их отношения переходят на новый уровень? Еще недавно это могло бы превратиться в очередную склоку, но сейчас не то чтобы причины – даже ненависти не было друг к другу.
А, собственно, с чего бы им было уживаться вместе? Он – праведный, светлый паладин, ярый приверженец законов и морали, рыцарь, надежда всех несчастных и страждущих. А Бишоп?
А Бишоп просто дикарь. Аморальный человек. Он тот, с кем борется Касавир. Они по разные стороны баррикад, но сейчас, похоже, наступило перемирие – пусть даже временное.
— А ты изменился.
Уже второй раз за вечер следопыту удается удивить немногословного паладина. Не дожидаясь вопроса, Бишоп продолжил:
— Раньше твой словарный запас состоял лишь из слов «Замолчи, Бишоп» и «Я не понимаю о чем ты», и бессловесного намека «Я тебе башку проломлю, если не отойдешь от лидера». А тут еще, более того – ты научился молчать, когда нужно.
Словно тень пробежала по лицу Касавира, но он вновь не ответил, припав к своей бутылке, и залпом осушил ее. Такое поведение понравилось следопыту, и он добродушно хлопнул его по плечу. Правда, его рука тот час же была скинута. Но даже если Касавир как-то и проявлял свою неприязнь, делал он это каким-то странным способом, лишь слабо отмахиваясь от приставучего Бишопа, словно от надоевшей, но уже приевшейся, мухи. А муха эта, хоть и старалась жужжать реже, но выбирала именно те моменты, когда паладин меньше всего хотел ее слышать. Вот только сил прибить ее не было.
После того случая в таверне, Касавир еще долго не мог найти себе место. Даже в тот вечер, пулей выскочив на улицу, он помчался первым делом в только что отстроенный храм Тира, пытаясь избавиться от неприятного ощущения посредством чтения молитв. Но и это не помогало: дважды Касавир сбивался, и в третий раз уже был выгнан оттуда дежурившим монахом. Нехороший это был знак. И паладин еще очень долго бродил по стенам крепости, нервно вглядываясь в лицо каждого солдата, надеясь, что не увидит ярких янтарных глаз. Еще не скоро он смог вернуться в свою спальню, и ему удалось заснуть лишь под утро.
Верно говорят, что утро вечера мудренее (хоть Касавир и не спал всю ночь). На следующий день, проблема, казавшаяся такой большой и серьезной, сдулась до размера голубиного яйца. Но даже этой ложки дегтя вполне хватало, чтобы испортить всю бочку меда.
В течение следующих дней, он пытался разобраться, что же именно его так беспокоит, а главное, почему. Он намеренно избегал следопыта, хоть и знал, что встретить его можно было только в двух местах: таверна и его собственная спальня. Конечно, был еще и лес, но, не смотря на теплое лето, неожиданно похолодало и прошли такие грозы, что даже неприхотливый Касавир предпочитал оставаться в крепости, у камина, нежели работать под проливным дождем. А что до следопыта, то тот явно был теплолюбивым растением, да и работать тоже не особо стремился. А уж если учесть, что даже капитан, из жалости к рабочим приостановившая восстановление своей Крепости, в обычные дни чуть ли не силком выпихивала его вон, что уж говорить теперь…
Но, словно назло, Бишоп предпочел слоняться по крепости и цеплять всех, кого не лень, нежели просиживать целыми днями за кружкой эля в уютной таверне. Даже Нишка верно подметила, что он как дождевой червь, вылез наружу именно тогда, когда всем хотелось насладиться долгожданным отдыхом, а в итоге, приходилось смотреть под ноги, чтобы не наступить на него. А Гробнар, заслышав это, пожаловался, что их – червей – очень сложно потом отскребать от подошвы. Не самое лестное сравнение, но довольно меткое, ибо отделаться от скучающего следопыта было не так-то просто и приятно.
И все же паладину удавалось избегать встречи, и потому он мог спокойно все обдумать.
Первый вопрос, какой возник у него в голове – зачем? Зачем Бишоп сделал это? Чтобы позлить его? Безусловно, в этом Касавир даже не сомневался. Но вот в то, что ради собственного удовольствия он мог бы опуститься до такого, в эти выводы не вписывалось. Может он поспорил? Уже похоже на правду… Но, опять же, следопыт никогда не считал его, Касавира, достойным, чтобы наградить своим поцелуем. А может, это было просто случайностью? А он, спьяну, и не понял. Тогда Касавир выглядел еще глупее, если неправильно все воспринял. Не сумев разобраться с первым вопросом, паладин уже приступил к следующему – так что же делать ему теперь? Самое легкое: плюнуть и делать вид, что ничего не случилось. Очень удобно все скинуть на тогдашнее нетрезвое состояние их обоих, что тоже было неплохим вариантом. Но среди такого разнообразия щелей, через которых можно было выбраться на свет божий, Касавир, увы, не видел ни одной подходящей ему по размерам. Можно просто протиснуться в первую попавшуюся, но велика возможность так и застрять меж двух миров: привычным, где он всецело посвящал себя служению своей возлюбленной, и совершенно незнакомым, темным мирком, где он становился легкой добычей лукавого следопыта. Причем, в этом мире он явно останется не передней своей частью, что навевало еще больший ужас.
Ох, бред какой-то! Он – жертва? Что за чушь! Он практически в одиночку разрушал орочьи гнезда, устраивал засады и ловушки – в этом он не уступает Бишопу. Но вот только у следопыта было кое-что такое, чем он мог спокойно держать Касавира на коротком поводке. Ему только нужно было пригрозить паладину, как вся его уверенность куда-то пропадала. И даже оправдания себе не мог найти – хотя и очень сильно пытался.
И сейчас он искал причину, почему же так опасается следопыта. Не нужно было тогда убегать – надо было остаться, окрикнуть его, ударить, или просто хотя бы разобраться, в чем дело. Но нет, он просто сбежал.
Словно… трус? Не самое подходящее слово, но оно льстило паладину куда больше, чем «девчонка».
В глубине души он был в ярости, злился на самого себя и убеждал, что ненавидит следопыта так же, как и он его. Но это были скорее отчаянные попытки отмахнуться от мыслей, что Бишоп все же не так уж и плох…
Касавир угрюмо проследил, как вся бравада Крепости-на-Перекрестке, во главе с капитаном, повыскакивали с мест, завидев, что демонстрирующие свою искусность в магии Сэнд с Карой уже перешли на новый уровень, грозясь спалить весь лес. Причем, опаснее всего в этом деле была огневолосая колдунья, к которой и бросилась большая часть «спасателей». Паладин уже и сам хотел было встрять, и поднялся с места, но сильным рывком его усадили обратно, буквально впихнув в руки очередную бутылку алкоголя.
— Без тебя разберутся, — хмыкнул следопыт.
Это уже начало выводить Касавира из себя.
— Без тебя-то точно, следопыт. Ты можешь покинуть нас хоть сейчас, но если мы хотим чего-то добиться, то должны быть слаженной командой, и не допускать таких… ситуаций.
— Ой, что ты заладил? – парень поморщился. – Какой же ты скучный, паладин. Не нужно поучать меня. Да и лидер прекрасно справится сама, разве нет?
— Я знаю, что тебе нет никакого дела, Бишоп, как до лидера, так и до войны с Королем Теней. Ты можешь и дальше лгать другим, но я-то вижу тебя насквозь. И больше всего я желаю, чтобы ты оставил нас и лидера в покое. Мы не нуждаемся в твоих услугах!
— О-о-ой, ну надо же! – следопыт наигранно закатил глаза. – Какая новость! Но знаешь, ты не один, кто видит правду. Я тоже знаю о тебе кое-что такое, что может огорчить капитана намного больше, чем мое отношение к вашей войне.
Касавир почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок. Только этого еще не хватало…
А Бишоп продолжал гнуть свое:
— Я думаю, история мадам Офалы не оставит ее равнодушной. А она ведь так полагается на тебя, паладин! Бедняжка, это будет настоящий удар для нее – ее светлый рыцарь, оказывается, заляпан кровью невинных по самые локти.
Касавир жадно припал к своей бутылке; содержимое лилось мимо рта, скатываясь по подбородку и капая на землю – Бишоп был даже в какой-то степени возмущен таким расточительством. Но паладина это мало волновало: куда сильнее его цепляло его прошлое.
Он так долго от него прятался… И ему это почти удалось – но появился этот грубый, своевольный, эгоистичный следопыт, и парой слов буквально втоптал его в грязь. Откуда он мог узнать? Нет, сейчас это не так важно. Куда важнее, что теперь делать, и как с этим жить дальше. А главное – как же…
— Она ведь уже спрашивала тебя об этом? – Бишоп прервал его размышления.
— Да, — не сразу ответил Касавир.
— Хах! Правда, она просто прелестная, любопытная девочка? Представляю ее огорченное личико, когда ты отказался рассказать. Будь на ее месте, я бы, наверное, еще и разозлился: как так, верный пес, а отказывается служить!
Бишоп рассмеялся. Паладин с кислой миной отвернулся от него. Наконец-то и его настигла хмель, вот только лучше, как он надеялся, не становилось.
— Ну-ну, не хмурься – это тебе не идет! – следопыт облокотился на совсем поникшего Касавира, и со вкусом зевнул. – Лично мне эта история понравилась. Могу тебя даже утешить – в том, что ты сделал, нет ничего страшного. Можно сказать, я даже зауважал тебя, паладин. А я-то думал, что вы все холодные, как жабы! А, оказывается, внутри бушует страсть…
По спине Касавира вновь побежали мурашки. Тон, каким следопыт произнес последнюю фразу, заставил внутренности сжаться, то ли от ужаса, то ли от беспокойства. Низкий, томный, тягучий, словно мед, он пробирал до костей, и оставлял неприятный осадок – как плевок в душу. Паладин лихорадочно соображал: надо куда-то уйти, как-то скинуть развалившегося на нем Бишопа, отодвинуть от себя. Он попытался отдалиться, но следопыт крепко обхватил его за плечи, отрезая путь к спасению. Касавир, собрав все мужество в кулак, уже повернулся к Бишопу, чтобы высказать все, что думает – и это было его ошибкой.
Ничего не поделаешь – он может только беспомощно трепыхаться, как вывалившийся из гнезда птенец, попавший прямо в когтистые лапы кота.
Но его молитвы Тиру все ж были услышаны.
Донеслись крики, визги, а в них двоих полетели ведра, опережая крик:
— Касавир! Бишоп! Еще воды!
Дважды повторять было не нужно – паладин вскочил, подхватил ведра, и пулей помчался в сторону ручья. Бишоп, что было удивительно, послушно двинулся за ним, первым набрав и принеся воды, чтобы потушить распаливший костер, а заодно и сцепившихся волшебников.
Когда пожар был потушен, а гнев магов с «подмоченной» репутацией обрушился на следопыта, Касавир решил, что ему самому тоже не помешает освежиться. К тому же, он не хотел более оставаться здесь.
Мужчина направился во тьму лесной чащи, облегченно вздохнув, когда крики стали глуше, а перед ним заблестел ворчливый ручеек. Здесь было тихо и спокойно, от воды шла приятная прохлада, успокаивающая раскрасневшиеся щеки. Касавир неторопливо стянул доспех, с удовольствием разминая затекшие мышцы шеи и спины, с легкой дрожью окатил себя ледяной водой, жмурясь от удовольствия. Жаль, что это не может длиться вечно – рано или поздно придется вернуться обратно к лагерю, и лучше сделать это раньше, чем заметят его отсутствие. Он, правда, не был уверен, что лидер будет волноваться о нем – нет, хотел, чтоб так было, хотя бы немножко, — но и повода давать не хотел. А еще, не хотел бы, чтобы сюда пришел следопыт.
Касавир выпрямил, вопросительно глянув на звезды. Нет, надо закругляться, а то, чего доброго, он и впрямь придет сюда. Следопыт, то есть. Касавир поспешил подобрать свои доспехи, но понял, что нагрудник куда-то бесследно исчез. И, что самое ужасное, обнаружился он под ногами улыбающегося следопыта, что появился у ручья так же неслышно, как появляется и всегда.
Не успел.
— А я-то думаю, куда это паладин пропал, — радостно скалясь, произнес Бишоп. – Сбежать-с решились? – осведомился он.
Касавир выпрямился:
— Не суди о других по себе, Бишоп. Я не сбегаю от проблем.
— А есть какие-то проблемы? – кажется, следопыт искренне удивился, и, словно невзначай, ногой задвинул доспех в кусты. – Я не вижу никаких проблем. Более того, одна из них разрешилась, нет? – он сделал шаг к Касавиру. – Еще недавно, надо признаться, я просто грезил тем, чтобы всадить тебе в спину пару стрел, а лучше – десяток.
— А теперь? – осторожно, но как можно беспристрастно, поинтересовался Касавир, стараясь не обращать внимания на быстро сокращающееся между ними расстояние.
— Ну, — протянул Бишоп, встав всего в сантиметре от паладина, и хитро улыбаясь. – Наверное, так и осталось. За исключением того, что это будут уже не стрелы.
— …
— Я действительно восхищен твоим поступком. Ты стыдишься его? Не надо. Этот несчастный заслужил такую участь. Хотя, я бы на твоем месте прирезал заодно и эту шлюшку. Но, что поделать – любовь ослепила, и всякое такое…
У Касавира сердце сжалось. Это было слишком больно. Больно вспоминать и осознавать, что в чем-то Бишоп все же прав. Он и впрямь был ослеплен своей любовью… Если она вообще была.
Бишоп прошествовал мимо, по пути стянув с себя сапоги с одеждой, и плюхнувшись в ледяную воду. Касавир поежился – он, конечно, не изнежен, но самовольно окунаться с головой не решался. Тем не менее, еще раз освежиться не отказался, и примостился у самой кромки, пока следопыт, пофыркивая, возвращался к берегу.
— Вообще-то, лидер послала за тобой, — заявил он, присаживаясь на землю. И, поймав удивленный взгляд паладина, рассмеялся: — Нет, не меня, а Гробнара. Хотя очевидно, что это был просто предлог, чтобы избавиться от этого болтуна.
— Ну, а зачем же ты пришел?
— Чтобы закончить начатое дело.
И тут Касавир взорвался.
— Нет у нас никаких дел! Нет и никогда не будет!
Но Бишоп его уже не слушал. Он без лишних слов слегка толкнул паладина, свалив того с ног, и уже потом раздраженно прошипел прямо на ухо:
— Какой же ты тупой, паладин…


В Крепости-на-Перекрестке все шло своим чередом. Подготовка к грядущей войне продолжалась, стены были достроены и укреплены, а половина людей была брошена патрулировать земли, в ожидании хоть какого-то шага со стороны объявившегося Гариуса. Лидер постоянно пропадала, то в поисках каких-то зацепок и союзников, могущих им помочь в этой неравной борьбе, то в комнате с Каной и сэром Ниваллем, разбирая завалы бумаг, карт, обсуждая их стратегию. Каждый был занят подготовкой к войне, даже Нишка стала более серьезной, и оттачивала свое мастерство ловкости, сигая по стенам и крышам, словно обезьянка. Паладин помогал с тренировкой и подготовкой рекрутов, успевая при этом еще и облегчить жизнь капитану.
Бишоп же… Бишоп просиживал в таверне, лишь иногда делая редкие вылазки из крепости, чтобы размяться или просто отдохнуть. Ему не шибко интересны были дела крепости, как и грядущая война. Он уже давно во всем определился. Оставалось только ждать.
С Касавиром они больше не пересекались. Нет, конечно, пересекались, но вели себя так, будто и не замечают друг друга. Хотя иногда, паладин все же заглядывает вечерком в таверну, чтобы составить следопыту компанию.
Но на сей раз – только в качестве собутыльника.




Ну вот.... я наконец-то закончила) Честно, хотела сцену у воды сделать более длинной, яркой, и более... кхм, подробной О=) Но вот ведь - стоило только перечитать написанный текст, как тут же становилось стыдно даже просто осознавать, что это написала я. Может быть, потом, когда я стану более смелой.... эх. Но не сейчас.